|
|
ЧАСТЬ
3
ОТ
"ТБИЛИССКОГО
СИНДРОМА"
СОВЕТСКОЙ
ИМПЕРИИ ДО
"АБХАЗСКОЙ
ВАНДЕИ".
ПЕРВЫЕ
РЕПЕТИЦИИ
КРУПНОМАСШТАБНОЙ
ПРОВОКАЦИИ.
ГОД 1989-й
Развязанное
перестройкой
формирование
национальных
движений,
выдвижение
на авансцену
политической
жизни
"национальных
вопросов",
"решенных", -
как еще
недавно гласила
непререкаемая
догма
коммунистической
пропаганды, -
в СССР
"окончательно",
выявление в
свете
гласности
давних противоречий,
загнанных
прежде
вглубь, в основу
всего
государственного
устройства
страны, и
связанное с
этим
обострение
политической
напряженности
во многих
регионах
стали к концу
1980-х годов
характерным
и
повсеместным
явлением.
Эти
процессы
так или
иначе затронули
всю
территорию
СССР, всю
совокупность
"советских
наций и
народностей",
объявленную
коммунистическими
идеологами
бреж-невской
поры "новой
исторической
общностью
людей -
советским
народом",
всю
уродливую
систему
союзных,
автономных
республик,
областей и
округов, а
также
территорий,
где вдвойне
бесправные
этносы и
национальные
группы не
имели
никакой,
даже
призрачной
автономии.
Ни Грузия в
целом, ни
Абхазия в
составе Грузии
не
представляли
в этом
отношении
исключения.
Однако
лишь на
посторонний
поверхностный
взгляд все
национальные
движения в
СССР, заявившие
о себе к 1988-1989
годам, могли
показаться
однородными,
сходными по
своим
истокам и
сути. И дело
не только в
том, что в
каждом
конкретном
национальном
(многонациональном)
регионе
перед
гражданскими
и перед
этническими
сообществами
вставали
свои
особенные
политические,
экономические,
экологические,
культурные
проблемы и
задачи,
по-разному
складывалась
обстановка,
неодинаковыми
были и
местные
исторические
традиции, и
возможности
для
консолидации
сил, и
авторитет
лидеров, и
интеллектуальный
потенциал
идеологов
движений;
наконец, просто
у каждого
народа была
своя
неповторимая
обида, свои
боль и
надежда,
свои требования
и претензии
к властям, к
соседям и т. д.,
не говоря
уже о том, что
и тактика и
формы, и сама
политическая
культура
национальных
движений в
раз ных
республиках
были
несопоставимо
различны,
поэтому,
хотя в
принципе
это и был
общий,
единый
процесс
неизбежного
и по-своему
драматичного
распада
советской
империи как
многонациональной
державы,
подходить с
одной
меркой к
тому, что
происходило
скажем, в
Прибалтике
или на
Украине, в
Нагорном
Карабахе
или
Татарстане,
в республиках
Средней
азии или
Закавказья,
бесполезно
и
неправомерно.
Дело еще
и в том, что
все
национальные
движения, в
пучину
которых
оказался
погруженным
доживающий
последние
годы
Советский
Союз, по сути
своей были
отнюдь не
однонаправленными
к конечной
цели -
развалу
СССР, а противоположно
направленными,
встречными.
Действуя в
поле одного
региона, они
рано или
поздно
неизбежно
сталкивались
друг с
другом и
обнаруживали
(даже при
общей
национальной
окраске!)
непримиримую
враждебность
по самой
сути своих
идеологических
установок и
программных
целей. Это принципиальное
размежевание
одинаково касается
как
этнических
(обозначающих
себя
этнонимом
одного
народа, хотя
обычно декларирующих,
что они
открыты для
всех сочувствующих),
так и
многонациональных,
общегражданских,
объединяющих
несколько
народов
(например,
горцев
Кавказа) по
принципу
географической,
языковой,
конфессиональной
близости или
идейной
убежденности
(коммунистические
"интерфронты",
противостоящие
народным
фронтам
Латвии и
Эстонии,
"Единство" в
Литве и т. п.).
Разумеется,
любая
попытка
классификации
общественных
явлений,
разработки
их типологии
таит в себе
опасность
упрощения. "Развести"
национальные
движения
современности
в плане
элементарного
протипоставления
(одни -
направо,
другие -
налево, одни -
прогрессивные,
другие -
реакционные)
- значит свести
анализ
этнополитической
ситуации к
простейшему
знаменателю,
к грубой и
плоской
схеме.
Подлинная
историческая
картина
несравненно
богаче,
сложнее
такой схемы, прежде
всего
потому, что
даже самое
прогрессивное
движение
порою
обнаруживает
непоследовательность,
внутренние
противоречия,
несоответствие
слова и дела
или
собственную
неспособность
подняться
до уровня им
же самим провозглашенного
идеала.
Нередки
также случаи
перерождения
того или
иного
национального,
гражданского
движения,
буквально
начинавшего
свою
историю "за
здравие" и
кончившего
"за упокой"
(политическая
история
Грузии конца
1980-х - начала 1990-х
годов знает
такие
печальные
примеры;
есть они и в
других
республиках:
скажем,
литовский
"Саюдис" 1992
года уже
совсем не
похож на
молодой
"Саюдис" 1988
года). С
другой
стороны, и те
движения,
партии,
организации,
которые по
всем
параметрам
можно
отнести в
стан
реакции,
оказываются
не столь
однозначны
и
обнаруживают
или тенденцию
к
демократической
трансформации,
к
политическому
прозрению,
или хотя бы
отчасти
объединяют
здоровые
силы общества
и выдвигают
разумные
социальные
и нравственные
требования.
Само собой
разумеется
к тому же, что
между
реакционными
и авантюристическими
концепциями
лидеров
таких
движений, с
одной
стороны, и
вовлеченными
в них массами,
охваченными
самым
искренним
порывом и
самым
добрым
субъективным
намерением защитить
свою землю,
свои права и
т. п.,
с другой
стороны,
существует
дистанция огромного
размера.
Однако
при всей
сложности
общей
панорамы развития
нацио-чальных
движений народов
СССР на
рубеже 1980-х - 1990-х
годов И при
всей индивидуальной
неповторимости
каждого случая
в
отдельности,
очевидны и
общая типологическая
закономерность,
и
стержневой принцип
характеристики
всех
многоликих, бурных
и тихих, моно-
и
полиэтничных
движений с
их броскими
и разными
названиями.
И не по
названиям
("фронт",
"форум",
"центр", "возрождение",
"единение",
"круглый
стол" и т. п.), и
не по
масштабу
вовлеченности
в них "больших"
или "малых"
наций, и не по
язы- ковым (славянские,
тюркские,
угро-финские
и т. д.), и не по
религиозным
(христианские,
мусульманские
и пр.)
признакам
различались
- в основном и
главном - эти
движения, а
по тому, были
ли они
направлены
на
разрушение
тоталитарной
империи или,
напротив, на
ее защиту, на
продолжение
коммунистического
эксперимента,
на
укрепление
"советского
социалистического
строя".
И в
Грузии, и в
Абхазии, как
и в любых
других регионах
бывшего
Советского
Союза,
национальное
движение
имело одну
единственную
альтернативу:
стать
основой
мощного
общедемократического
движения,
способного
смести
остатки
сопротивляющегося
тоталитарного
режима и вернуть
свой народ
на путь
цивилизации,
свободной
от
коммунистических
экспериментов
(как,
например,
сумел это
сделать
литовский
"Саюдис" в
решающем
для Литвы 1989-1990-м
году, как
сумела это
сделать
"Демократическая
Россия" в
грозные
августовские
дни 1991 года, или
превратиться
в опорный
пункт
национал-патриотов,
национал-фашистов
(неважно от
какой -
большой или
малой нации),
неизбежно
смыкающихся
в конце
"концов с
защитниками
"социалистического
выбора" и
коммунистического
режима,
пытающимися
под
предлогом
радения об
Отечестве
или о своем
народе возродить
советскую
империю и ее
колониальную
политику.
И если
верно, что
все
счастливые
семьи похожи
друг на
друга, но
каждая
несчастная
семья
несчастлива
по-своему, то
и национальные
движения к
своему
горькому и
"несчастливому"
концу, к
братоубийственным
войнам и
кровавым
конфликтам
шли
по-своему, не
походя друг
на друга и
даже резко
различаясь
лозунгами и
аргументами,
демагогией
политических
дельцов и
искренними
заблуждениями
людей,
потерявших
ориентацию.
Это потом, в конечном
итоге,
выяснится,
что у
русской "Памяти",
призывающей
спасать
Россию "от
жидов и
масонов", у
татарской
партии
"Иттифак"
готовой
объявить
"газзават" -
священную войну
всем
русским в
Татарстане
и вокруг
Татарстана,
у боевиков
Народного
Фронта
Таджикистана,
ведущих
прицельный
огонь на
поражение
против всех
"врагов
нации" - как
из исламской,
так и из
демократической
оппозиции, - и
общие корни,
и общий
хозяин, и
общие конечные
цели. Это
потом
окажется,
что самый великий
национал-патриот
Звиад
Гамсахурдиа,
не
допускавший
и мысли об
"иных"
государствах
и
равноправных
этносах на
территории
"единой"
Грузии и
заливший
кровью собственную
страну, и
самый
великий
национал-сеператист
Владислав
Ардзинба,
возомнивший
себя Леоном III и во имя
своих
честолюбивых
планов
возложивший
на
жертвенный
алтарь
гражданской
войны свою
родину, -
самые
близкие
"заединщи-ки",
обсуждающие
совместные
планы войны
против
собственных
народов в
гостеприимной
тиши и
прохладе
грозненских
особняков. Пока
же на
сложном
переломе
1988-1989-го года,
когда
формировались
различные
гражданские
движения в
Грузии и под
общим
смутным
наименованием
"неформалов"
(или под
проклятием
"экстремистов")
выступали
различные
политические
группировки,
их природа
еще не выступала
отчетливо, и
далеко не
всем было ясно,
что как-то
незаметно
появившийся
на политической
арене
Народный
Форум
Абхазии "Аидгылара"
("Единение")
не только не
похож на
"экстремистские"
группировки,
явно стремящиеся
к отделению
Грузии от
Советского
Союза и
доставляющие
как Центру,
так и
тбилисскому
коммунистическому
руководству
немало
забот уже с
осени 1988 года,
но прямо
противоположен
им.
Возникновение
НФА
"Аидгылара"
шло отнюдь
не стихийно -
не "снизу",
не на волне
возмущения
масс,
которые "не
могли жить
по-старому",
хотя и
настроение
широкого
недовольства,
и
неспособность
традиционых
властных
структур -
местного
обкома КПГ,
местных
Советов -
"управлять
по-старому", -
все это
учитывалось.
В 1988-1989
годах коммунистическая
партия
Советского
Союза, ощущая
реальную
угрозу
своему
всевластию,
игнорируя и
либерально-реформаторские
устремления
части
членов
Политбюро, и
волеизъявления
рядовых
коммунистов,
опираясь на
реакционно
настроенные
круги партийного
и советского
аппарата,
военно-промышленного
комплекса,
на силовые
министерства,
прежде
всего КГБ,
приступила
к
организации
"интерфронтов"
в
республиках,
где
массовые
национальные
движения
фактически
уже
поставили в повестку
дня вопрос о
"выходе"
этих республик
из СССР.
Зонами
повышенной
опасности
для коммунистического
режима,
естественно,
стали Эстония,
Латвия,
Литва,
Молдавия,
Грузия. В
Риге, в
частности,
уже в январе 1989
г. состоялся
учредительный
съезд
Интернационального
Фронта
трудящихся
Латвийской
ССР, принявший
Устав и
Декларацию,
провозглашавшую
"неисчерпаемые
возможности"
социалистического
строя и
обязательность
пребывания
"Латвийской
ССР в рамках
Советского
Союза" (59). 15
февраля 1989
года
состоялась
первая проба
сил
созданной в
Литве - в
противовес
"Саюдису" -
общественной
организации
"Единство":
15
тысячный
митинг в
Вильнюсе с
протестом
против
придания
литовскому
языку
статуса государственного
и
празднования
16 февраля Дня
независимости
Литвы.
О том,
насколько
не
"стихийными",
а организованными
были и сами
"интерфронты",
и группы
"единения", и
их
следующие
друг за
другом по
единому плану
акции,
свидетельствует
человек,
знающий эту
ситуацию по
самым
достоверным
источникам -
послед-"ий
председатель
КГБ СССР В. В.
Бакатин.
"Комитет
безопасности,
- пишет он, -
стоял у
истоков
создания
"интернациональных
фронтов" в
союзных
республиках,
проявлявших
строптивость
в
отношениях
с центром.
Порочная
логика
"разделяй и
властвуй"
стимулировала
раскол
общества в
этих республиках
на два
непримиримых
лагеря, приводила
к
обострению
социальной
напряженности.
... действовала
схема: "не
хотите
подчиниться
- получите
интерфронт,
который
призовет к
забастовкам,
поставит
вопрос о
границах
республики
и о
законности
избранных
там органов
власти", а
затем
деятельность
этих интерфронтов
преподносилась
комитетом
госбезопасности
как
проявление
"воли всего
народа" (60).
Надо
сказать, что
особые
заботы у
организаторов
"интерфронтов"
были с их
национальным
наполнением.
Видимость
какого бы то
ни было
"интернационального"
объединения
из местных
марги-налов
было
создать
довольно трудно:
так, в
частности,
на
учредительном
съезде
"интерфронта"
Латвии, хотя
и было торжественно
объявлено,
что 713
делегатов
являются
представителями
19
национальностей,
выяснилось,
что среди
них 535 русских
и только 26
латышей.
Создавать
русские
"интерфронты"
против
коренных
народов
республик
было
неудобно и в
политическом
плане
невыигрышно.
Поэтому
всюду, где
только
возможно, была
сделана
ставка на
создание
разного рода
"единении",
"форумов" и
"фронтов" из
числа представителей
коренных
национальностей
и
этнических
меньшинств
данного
края. В Литве
тщательно
прорабатывался
"польский вопрос"
-
возможность
вовлечения
польского
населения
Вильнюсского
края
(поляков, о чьих
проблемах
почти
полвека не
желала ничего
ни слышать,
ни ведать
коммунистическая
Москва) в борьбу
с "литовским
национализмом";
в Молдавии,
кроме
русского
Приднестровья,
удалось
выявить
гагаузские
районы как
возможную
точку опоры
в борьбе со
сторонниками
независимости
Молдовы, ее
выхода из
СССР и воссоединения
с Румынией; в
Грузии, как
подарок
судьбы, для
тех, кто
готовился
нанести
удар по "экстремистам",
оказались
все
входящие в
республику
автономии и
районы с
коренным негрузинским
населением,
прежде
всего Южная
Осетия и
Абхазия.
Организация
"контрдвижений"
в этих
местах
облегчалась
тем, что на самом
деле люди
разных
национальностей
ощущали
свою
обделенность,
страдали от
национального
бесправия и
социальной
несправедливости,
наивно
полагая, что
в этом виновата
не система, а
злая воля
непосредственных
соседей,
готовы были
защищать
свои
исторические
права так,
как они себе
эти права
представляли.
Общий
низкий
уровень
политической
культуры и
культуры
межнациональных
отношений,
образованный
десятилетиями
"интернационального
и
патриотического
воспитания
трудящихся"
вакуум
нравственных
ценностей,
распространения
искаженных
представлений
о прошлом
при
массовом
недоверии к
официальной
исторической
науке и
пропаганде
создавали
дополнительные
условия,
благоприятствующие
осуществлению
замыслов,
выношенных
в кабинетах на
Старой
площади и на
Лубянке в
Москве.
Самое
главное, для
реализации
этих замыслов
был
благодатный
материал - в
той же Грузии
массы людей
разных
национальностей:
и
абхазов, и
осетин, и
армян, и
турок,
стремящихся
вернуться в
Месхетию, и
азербайджанцев,
которые
были
запуганы
угрозой
грузинского
национализма
и искренне
негодовали,
видя в
соседях-грузинах
своих
угнетателей
(или
"врагов", или
"оккупантов"
своей земли, или
"империалистов"),
искренне
верили, что сражаются
за высокие
идеалы
(национальной
свободы,
права на
самоопределение,
независимости,
автономии,
воссоединения
с
собственными
братьями по
другую
сторону
грузинской границы
или
Кавказского
хребта - в
красивых
формулировках
этих
идеалов не
было недостатка)
К тому же
организаторы
антигрузинских
выступлений
последовательно
и ловко
использовали
просчеты
самого
грузинского
национального
движения,
выдвигавшего
- и весьма
громогласно
- более чем
сомнительные
концепции
"гостей и
хозяев" на
грузинской
земле.
Точно
так же
действовала
коммунистическая
реакция во
всех без
исключения
других
республиках
Советского
Союза, где
укреплялось
национально-освободительное
движение и
формировались
тенденции к
выходу из
СССР. Русских
пугали в
Латвии и в
Эстонии, в
молдавском
Приднестровье,
поляков - в
Вильнюсском
крае Литвы,
причем
пытаясь
сформировать
разного рода
"интердвижения"
и
противопоставить
их Народным
Фронтам
Латвии,
Молдавии,
Эстонии,
"Саюдису"
Литвы,
коммунистические
организаторы
и
пропагандисты
умело
оперировали
отнюдь не
вымышленными
(хотя, впрочем,
и вымыслов, и
клеветы
здесь
всегда
хватало), а
реальными
заявлениями
лидеров или
печатных органов
национально-освободительных
движений, в
которых на
самом деле
проявлялись
вопиющая
национальная
ограниченность,
пренебрежительное
отношение к
жизненным интересам
национальных
меньшинств
или даже
почти нескрываемая
агрессивность.
Лидеры
грузинских
неформальных
объединений,
разворачивающих
свою бурную
деятельность
в 1988-1989 годах
(прежде
всего такие
деятели, как
Звиад
Гамсахурдиа,
Мераб
Костава, руководители
блока партий
"Круглый
стол")
оказались
невольными помощниками
имперских
сил,
стремившихся
создать
антигрузинскую
коалицию на
этнической
и
конфессиональной
основе,
объединив
всех
проживающих
в Грузии
негрузин, а отчасти
и
грузин-мусульман
(аджарцев,
месхов)
общим страхом
перед
грузинским
национализмом
и фанатизмом.
Выступления
более или
менее
последовательных
грузинских
радикалов,
предлагающих
упразднить
все
автономии,
выдвигавших
категорические
требования
всеобщего и
немедленного
перехода на
грузинский
язык, предлагающих
народам-пришельцам
покинуть
древнюю
грузинскую
землю,
заявляющих
об особой
миссии
христианской
Грузии в
качестве форпоста
европейской
цивилизации
на якобы
враждебном
этой
цивилизации
мусульманском
Востоке и т. п.,
действительно
имели место,
действительно
настораживали
забвением и
игнорированием
важнейших
гуманистических
принципов
толерентности,
действительно
пугали и
возмущали
негрузинское
и
нехристианское
население
республики,
облегчая
коммунистическим
провокаторам
дело
формирования
антигрузинской
"интернациональной"
коалиции, в
которой абхазам
с самого
начала
предназначалась
ударная
роль с
учетом их
"кавказского
темперамента",
исторического
права на
родную землю,
принадлежности
к исламу,
сильных этнокультурных
отличий от
грузин,
давних трений
и противоречий
на
социально-демографической
и административно-политической
почве.
Грузинская
печать,
грузинские
средства массовой
информации,
грузинская
журналистская
и
околонаучная
этнологическая
и политологическая
мысль,
безусловно,
несут определенную
долю ответственности
за
обострение
межнациональной
напряженности,
за
распространение
в
менталитете
национальных
меньшинств
(у осетин,
абхазов,
русских,
армян,
азербайджанцев,
проживающих
в Грузии, и у
других
народов)
страха
перед
великогрузинским
шовинизмом.
Делать
вид, будто
никаких
оснований
для этого нет
и не было, по
меньшей
мере
некорректно.
На весь мир
стали
известны
откровения
фашиствующего
автора,
опубликовавшего
в грузинской
газете
"Коммунисти"
21 ноября 1988 года
следующее
заявление:
"Для
сбалансированного
размножения
отдельных
наций,
проживающих
в Грузии,
придерживаться
предельного
уровня их
простого
воспроизводства
(2 детей).
Желающим
расширенного
воспроизводства
предоставить
право
выехать на
место жительства
за пределы
республики"
(61).
К
сожалению,
нет
недостатка
в
грузинской
прессе и
литературе
и в примерах
пренебрежительного
отношения к
абхазам,
осетинам,
туркам-месхетинцам.
Обычным
делом
становится
публикация
невежественных,
научно не
обоснованных,
совершенно
фантастических
версий, согласно
которым, к
примеру,
абхазы (или
часть
абхазов) "пришли"
в Грузию
откуда-то
чуть ли не из
Центральной
Азии или с
Северного
Кавказа (62).
Выдвигаются
совершенно
проиаврльные
гипотезы по
поводу того,
как и почему
создавались
Абхазская,
Аджарская,
Южно-Осетинская
автономии в
Грузии: мол,
большевики
(или лично
Сталин)
"дали" эти
автономии в
награду абхазским
и
осетинским
боевикам-революционерам
за помощь в
аннексии
Грузии;
поэтому все
автономии
надо
упразднить
и в дальнейшем
проводить
такую
демографическую
политику,
чтобы
грузинское
население
во всех
регионах
составляло
устойчивое
большинство
(63).
„Суть
вопроса,
однако, не в
том, чтобы
констатировать
(или,
напротив,
отрицать,
что было бы
неблагодарным
и
бесполезным
занятием) факты
националистических,
в частности, антиабхазских,
антиавтономистских
высказываний
и
настроений
в
грузинской
печати и
разного
рода
политических
декларациях.
Организаторы
абхазской
войны,
соучастники
этой
политической
провокации,
сторонники
Ардзинбы,
отвечающие
за
идеологическое
обеспечение
июльско-августовской
авантюры 1992
года, размахивают
цитатами
(иногда
искаженными,
усеченными,
но пусть
даже
абсолютно
точными) подобных
заявлений
"грузинской
стороныпугая
ими своих
соотечественников
и используя
их для
обоснования
своей
правоты. Но
дело в том,
что именно
такое
использование
совершенно
неправомерно.
Это
примерно
все равно, что
оправдать
(допустим на
минуту
такую страшную
фантастическую
картину)
какой-нибудь
уп-редительный
военный
удар,
нанесенный
по России
Соединенными
Штатами
Америки (или
Израилем?
Или
Германией?)
на том
основании,
что
российская
печать
определенного
сорта (газета
"День" и ей
подобные)
полна
разного рода
антиамериканских,
антисемитских
и тому
подобных
мерзостей.
Политику
Грузии по
отношению к
народам Грузии,
к
автономиям
в составе
Грузии
нельзя ни
рассматривать,
ни оценивать
на основе
отдельных
выступлений
(к тому же,
возможно,
провокационных,
как в той же
газете
"Коммунисти"
1988 года; возможно,
искаженных
при
переводе
или
цитировании),
даже если за
этими
частными и
субъективными
выступлениями
ощутим
определенный
пласт
грузинского
национального
менталитета,
развращенного
шовинизмом
и эгоизмом.
Те,
кто готовил
абхазскую
войну и кто
вел ее, не
желая
уступить
"противнику"
ни пяди абхазской
земли, ловко
спекулировали
как на национальных
чувствах
абхазов,
стремящихся
к утверждению
собственного
достоинства,
собственного
права на эту
землю
(отсюда и в абхазской
историографии
и
публицистике
порою
фантастические
версии,
развивающие
концепции
не только
автохтон-ности
абхазского
этноса, но и
тысячелетнего
- даже
многотысячелетнего
абхазского
царства на
этой земле,
преобладания
абхазской
культуры
над грузинской
и т. п.), так и на
просчетах,
заблуждениях
грузинских
авторов,
проявлявших
поразительную
глухоту и к
боли, и к
надеждам, и к
интересам
"других"
народов
Грузии.
Любой призыв
к
"деарменизации",
"детуркизации"
грузинской
земли, к
упразднению
всех
автономий, к
"государственному
регулированию
рождаемости
негрузинского
населения",
к изгнанию
всех осетин
в Осетию,
русских - в
Россию и т. п. (а
такие
призывы
звучали и на
митингах, и в
грузинской
печати) был
буквально
манной небесной,
драгоценным
подарком
для тех реакционных
сил, которые
были
заинтересованы
в том, чтобы
уничтожить
демократическое
движение в
Грузии,
предотвратить
ее "выход из СССР",
а позднее -
развязать
войну
против независимой
Грузии и
подталкивали
к этой войне
народы
бывших
"советских
социалистических"
автономий,
запугивая
их угрозой беспощадного
грузинского
национализма.
Первый
камень в
фундамент
будущего
здания, на
фасаде
которого
можно было
бы написать
"Абхазо-грузинский
конфликт.
Осторожно:
политическая
провокация!",
был заложен
летом 1988 года. 17
июня группа
представителей
Абхазской
творческой
интеллигенции,
среди
которых наибольшую
активность
проявлял
писатель Алексей
Гогуа,
направила в
Президиум
предстоящей
XIX
Всесоюзной
партконференции
заявление, ставшее
впоследствии
известным
как "Абхазское
письмо". В
нем
излагалась
просьба решить
вопрос "о
подчинении
Абхазии
центральным
органам
власти" (64).
К тому
времени
(буквально
накануне: 15
июня 1988 г.)
Верховный
Совет Армянской
ССР принял
решение
удовлетворить
ходатайство
областного
Совета НКАО
о воссоединении
Нагорного
Карабаха с
Арменией;
как будут
разворачиваться
дальнейшие трагические
события в
Карабахе,
никто не мог
предвидеть,
и такое
"решение
вопроса"
казалось
вполне
возможным:
"выйти" из
одной республики,
"войти" в
другую,
"образовать"
новую
союзную
республику,
особенно
если на это
согласится
Москва (64а).
Москва
на этот раз
промолчала.
Никаких видимых
последствий
"Абхазское
письмо" не
имело. В
самой Абхазской
АССР о нем
вообще мало
кто знал за
исключением
довольно
узкого
круга
"посвященных"
в партийные
и
государственные
тайны, и,
разумеется,
никаких
опросов,
никаких попыток
выявить
общественное
мнение (до
письма или
по письму) не
проводилось.
Может быть,
оно так и
осталось бы
частным
делом
группы подписавших
его
писателей и
журналистов
и забылось
бы, как
забывались
многие
прежние обращения
в "верха"
руководителей
Абхазской
АССР,
недовольных
системой
двойного подчинения
и
предпочитавших
иметь дело
напрямую с
Москвой. (А в
том, что
позиция
авторов "Абхазского
письма" была
согласована
с партийным
руководством
автономной
республики
сомневаться
не
приходится,
и хотя
фамилии
первого
секретаря
Абхазского
обкома КПГ В.
Д. Хишбы нет
среди
подписавших,
он первый
больше
всего
выиграл бы в
случае
изменения
статуса
республики;
характерна
и
стилистика,
и терминология
этого
письма,
свидетельствующая
о чисто
"аппаратном"
мышлении
его авторов
или тайных
редакторов:
не о свободе, не
о правах
народа и
человека, не
о воле
граждан там
идет речь, а о
целесообразности
"подчинения
Абхазии
центральным
органам
власти"!).
Об
"Абхазском
письме" на
Старой
площади вспомнили
осенью 1988 года,
когда волна
"несанкционированных"
митингов в
Грузии впервые
поднялась с
такой
мощной
силой, что
заставила
почувствовать
реальную
опасность
прорыва на
этом
участке той
круговой
обороны, в
которую
переходил
уже
основательно
дестабилизированный
перестройкой
тоталитарный
режим.
Именно
тогда
(напомним еще
раз: в одно
время
вместе с
"интерфронтами"
Прибалтики,
вместе с
Всероссийским
национально-патриотическим
фронтом
-ВНПФ и тому
подобными
объединениями)
стал
формироваться
Абхазский
Народный
Форум
"Айдгылара"
("Единение").
Первый
проект его
программы,
густо
насыщенный
аргументами
в пользу
социалистического
строя и
единого
нерушимого
Советского
Союза,
составной
частью
которого
должна стать
созданная
на основе
ленинского
принципа
права наций
на
самоопределение
социалистическая
Абхазия,
создавался
в Москве, и
автором этого
проекта был
преподаватель
Академии Общественных
Наук при ЦК
КПСС, доктор
юридических
наук, абхаз
по
национальности
Тарас Миронович
Шамба,
обогативший
до этого отечественную
гуманитарную
науку
трудами "Партийное
руководство
органами
охраны социалистического
правопорядка",
"Политическая
система
развитого
социализма",
"Правопорядок
в развитом
социалистическом
обществе" и
даже "КПСС и
органы
охраны
правопорядка"
(65).
Понятно,
что
специалист
в столь
компетентных
органах не
стал бы
тратить
драгоценное
время на
составление
программ
каких-либо
сомнительных
организаций
"неформалов",
пусть даже
бывших
соотечественников
(сам Т. М. Шамба
давно жил и
трудился в
Москве), если
бы такая
работа не
была бы ему
заказана
его прямым
или
опосредственным
начальством.
В лучших
традициях
семейственности,
усвоенных партийно-советской
номенклатурой,
председателем
Народного
Форума
Абхазии
"Айдгылара"
на
учредительном
съезде в
Сухуми был
избран
младший
брат Тараса -
кандидат
исторических
наук Сергей
Миронович
Шамба. Как по
мановению
волшебной
палочки,
нашлись
средства
для издания -
параллельно
на русском и
абхазском
языках -
газеты
"Айдгылара"
("Единение"), которая
стала
выходить с 1989
года,
просторное
помещение
для штаба
НФА по улице
Фрунзе, 44, а
чуть позже и
кабинеты
для руководителей
НФА в здании
Верховного
Совета Абхазии.
Характерно,
что
программные
позиции
Народного
Форума
"Айдгылара"
практически
почти не
отличались
от
официальной
точки зрения
партийного
и
советского
руководства
Абхазии.
Если во
многих
союзных и
автономных
республиках
народные
фронты,
движения,
объединения
формировались
в 1988-1989 гг. как
оппозиционные
по
отношению к
правящим
структураам,
прежде
всего к КПСС
силы, порою
прямо связанные
с бывшими
диссидентскими
кругами, выдвигающие
гораздо
более
радикальные
политические
требования,
чем
действующие
на этот
период
установки
местных ЦК и
обкомов
коммунистических
партий, то
Форум "Айдгылара"
вторил
всему, чем
руководствовалась
в этот
период
партийная
организация
автономной
республики,
местная
советская власть,
еще не
пережившая
никаких
перестроечных
трансформаций;
что
проповедовала
на своих страницах
официальная
газета
"Советская Абхазия".
Суть
этих
позиций
наиболее
последовательно
выразил в 1989 г.
партийный
функционер
из Сухуми И. Н.
Цушба в
статье
"Задачи
партии по
совершенствованию
межнациональных
отношений в
условиях
перестройки.
(На примере
Абхазской
ССР)" (66).
Верноподданническая
готовность
"неуклонно
руководствоваться
решениями XXVII съезда
КПСС,
январского (1987)
Пленума ЦК и XIX
Всесоюзной
партийной
конференции",
крепить
"священные
принципы ленинской
национальной
политики" и
государственное
могущество
СССР ("СССР
наш общий и
родной дом,
он
несокрушим.
Тут нет
альтернативы"
(67), заверения в
верности и
любви к старшему
русскому
брату
органично
сочетаются
в этой
статье с
резкими
выпадами
против "отдельных
"лидеров" из
общества И.
Чавчавадзе"
(68),
осмелившихся
предложить
Абхазии в качестве
языка
государственного
делопроизводства
наряду с
абхазским
грузинский язык,
"а русского
языка
лишить этой
функции"
("Если бы мы,
абхазы,
составляли
даже 90%
населения республики,
то и тогда бы
на этот шаг
не пошли" (69))
Настойчиво
проводится
в этой
статье идея преобразования
Абхазии из
автономной
в союзную
республику
и ее прямого
вхождения в
СССР: "Для
совершенствования
межнациональных
отношений
после
принятия
партийных
документов
требуется
время, по
крайней
мере 10-15 лет.
Если не
будет
особых сдвигов
в этом плане,
тогда
только один
выход <...>
вернуться к
дискуссиям,
развернувшимся
в 1923 г. (70), т. е. дать
право прямого
вхождения
всех
советских
национально-государственных
формирований
и образований
в состав
СССР, ибо
самая
главная
идея, самое
главное
призвание
социалистической
федерации
состоит в
том, что все
имеют равные
права и
входят на
равных
правах в
федерацию" (71).
О том,
насколько
противоречили
подобные представления
о советской
федерации
той же самой
Конституции
СССР -
гаранту
могущества
"нашего
общего и
родного
дома", автор,
видимо, не
задумывался.
Во
всяком
случае,
такая
трактовка
"федерализма"
была в прямых
интересах
партгосаппарата
Абхазской республики,
которому
выгоднее
было оказаться
ближе к
Центру,
выходить на
Москву непосредственно,
минуя
Тбилиси,
иметь все
заранее
хорошо
просчитанные
льготы,
квоты, лимиты,
привилегии,
полагающиеся
руководящей
элите союзной
республики.
Эгоистические
интересы
руководства
и аппарата
выдавались
при этом за
"национальные
интересы"
абхазского
народа, и
Форум
"Айдгылара"
должен был
сыграть
решающую
роль в этой
шулерской
подтасовке.
О том, в
каких
политических
целях
создан НФА
"Айдгылара"
и каковы его
позиции,
самым красноречивым
образом
свидетельствует
он сам в
просторных
анонимных
"информациях",
регулярно
публикуемых
на
страницах "Айдгылара".
Вот одна из
них (правда,
более поздняя,
от июля 1990
года, но
аналогичные
"информации"
наверх шли
из
"Айдгылара"
с самого начала),
никем не
подписанная,
но
представляющая
во всяком
случае
официальную
точку зрения
НФА
"Айдгылара"
и как-то
удивительно
напоминающая
по жанру
политический
донос или
"сигнал",
своевременно
направленный
в заинтересованное
ведомство:
"Экстремистские
элементы,
используя
великие
завоевания
перестройки,
гласности и демократии
в своих
антинародных,
эгоистических
целях,
пытаются
направить
этот процесс
в русло
антисоветизма,
сепаратизма,
агрессивного
национализма
и шовинизма.
Об
этом
свидетельствуют
события в
Прибалтике,
среднеазиатских
республиках,
Молдавии,
Закавказье,
в частности
Грузинской
ССР. Все это
вопреки
политическому
настрою абхазского
населения,
приверженного
идеям
Октября ...
ленинизма и
интернационализма"
(72).
Видимо,
хозяева,
заказывавшие
музыку и сами
хорошо
осведомленные
о движениях
"в русле
антисоветизма",
требовали
от НФА "Айдгылара"
акций более
решительных
и впечатляющих,
чем
заверения в
верности
абхазского
населения
"идеям
Октября'.', и
первая из таких
акций
последовала
в марте 1989
года. Это был
организованный
по
инициативе
Народного
Форума
Абхазии
"Айдгылара",
разумеется
"санкционированный"
и не просто
"санкционированный",
но
проходивший
при участии
"руководства
партийной и
советской
власти" автономной
республики
30-тысячный
абхазский
митинг-сход,
собравшийся
18 марта в селе
Лыхны Гудаутского
района.
Словно по
нотам разыгрывая
тот самый
сценарий,
который В. В.
Бакатин
определил
формулой
политики
КГБ по отношению
к таким
"строптивым"
республикам,
как Грузия:
"Не хотите
подчиниться
- получите
интерфронт,
который
призовет к
забастовкам,
поставит
вопрос о
границах
республики...",
- Лыхненский
сход принял
обращение в
ЦК КПСС, в
Президиум
Верховного
Совета СССР
и в Совет
Министров
СССР с
просьбой
восстановить
статус
Абхазской
ССР, который
якобы определял
в 1921-1931 годах
положение
Абхазии вне Грузин,
и тем самым,
естественно,
изменить нынешние
границы
Грузинской
ССР.
Уже к 24
марта
несколько
отредактированное
"обращение"
Лых-ненского
митинга-схода
было, как по
команде,
опубликовано
во всех
местных
абхазских и
русских
газетах -
органах обкома
и райкомов,
Верховного
Совета и
исполкомов
райсоветов
Абхазской
АССР. (По воле
народа,
заметим в
скобках,
можно было
провести
митинг, но
опубликовать
принятое на
митинге
обращение
одновременно
во всех газетах
автономной
республики
в 1989 году можно
было только
по воле
"руководящей
и направляющей
силы" по
имени КПСС).
К
обращению
была
приложена
старательно
составленная
справка
(первой еще в
феврале 1989 г.
ее опубликовала
районная
газета
"Бзыбь" -
орган райкома
партии и
исполкома
Гудаутского
района) - экскурс
в историю
абхазо-грузинских
отношений с
обоснованием
версии, что
Абхазия - это
не Грузия.
"Лыхненское
обращение",
как открыто
признавали
его
инициаторы,
должно было"нанести
удар" по
"лидерам
неформальных
объединений
из Тбилиси,
Сухуми и
других городов",
по всем, "кто
пытается
оторвать Грузию
от СССР" (73).
Точно
рассчитанная
провокация
стала детонатором
взрыва,
охватившего
всю Грузию. Первый
12-тысячный
(несанкционированный)
митинг
протеста
грузинского
населения
состоялся в
районное
центре Гали 25
марта, а за
ним
последовали
митинги в Сухуми,
Леселидзе (1
апреля), в
других
городах Грузии.
Активисты
НФА
"Айдгылара"
старательно
выявляли
зачинщиков
этих
митингов. записывали
имена и речи
ораторов,
составляли "информации".
своевременно
"сигнализирующие"
наверх и
публикуемые
затем на
страницах
"Айдгылара".
В одной из
таких
"информации"
по пово ду
созданного
в Сухуми
грузинского
общества
имени Ильи
Чавча-вадзе,
возглавленного
художником
Нузгаром
Мгалоблишвили,
до сведения
компетентных
инстанций
доносилось:
"Это
общество от
имени
Национально-демократической
партии
Грузии (НДПГ)
распространяло
листовки
антисоветского
содержания,
призывающие
объявить 25
февраля 1921 года
- день
установления
Советской
власти в
Грузии - днем
грузинского
национального
траура, бойкотировать
выборы,
защитить
своих детей
от
советской
школы,
запретить
вступать им
в октябрята,
пионеры,
комсомол" (74).
Аналогичная
информация
была
составлена об
"антисоветском"
митинге в
поселке
Леселидзе (1
апреля)
1 апреля 1989
г. группа
специально
подготовленных
активистов
НФА
совершила
нападение на
автобус на
трассе
Бзыбь-Сухуми
и жестоко избила
пассажиров-грузин.
Так
вступала
Грузия в
свой
трагический
апрель, в многоднев
ный
непрерывный
несанкционированный
митинг на
площади
перед Домом
правительства
в Тбилиси,
так
катилась
колесница
советской
истории к
"кровавому
воскресенью"
9 апреля 1989
года,
"абхазской
стороной" было
сделано все
возможное и
для того,
чтобы язовско-родионовский
бронированный
кулак обрушился
на
тбилисских
"неформалов",
посмевших
призывать к
тому, чтобы
"признать 26
мая Днем
суверенной
Грузии, 25
февраля -
днем оккупации
Грузии,
осуществить
выход из
СССР",
поднять над
многотысячным
митингом
лозунги:
"СССР -
тюрьма
народов" и
"Долой
коммунистический
режим!" (это
уже цитаты
не из "информаци"
НФА
"Айдгылара",
а из доноса
Первому съезду
народных
депутатов
СССР
генерала И.Н.
впрочем, и
стиль, и суть
одинаковы (75); и
для того, в
чем бывший
Первый
секретарь
ЦК
Компартии
Грузии Д.И.
Патиашвили
растерянно
признался
тому же
съезду: "...в
эти дни
сложилась
сложная
обстановка
в Абхазии <...> в
связи с
принятым
решением
руководителями
автономной
республики
о создании
союзной
республики,
выходе из
Грузии.
Поэтому все
силы,
которые
находились
у нас в
столице и в
Грузии, были
мобилизованы
в Абхазию для
того, чтобы
предотвратить
возможные
межнациональные
столкновения..."
(76).
Существует
глубинная
причинно-следственная
связь между
трагическими
событиями в
Тбилиси 9 апреля
1989 г. и
последующим
расширением
плацдарма
"абхазской
Вандеи".
Народ
Грузии
одним из
первых
выступил
против
тоталитарной
коммунистической
системы,
продемонстрировав
на массовых
митингах в
столице
республики
в начале
апреля 198ft г. свое
единодушие,
общенациональную
солидарность,
категорическую
решимость
изменить
политическую
ситуацию,
эмоциональное
воодушевление.
Аналогичные
и сходные
процессы в
Прибалтике,
Молдове, на
Украине
проявлялись
в более
скрытых
формах, не
столь
темпераментно,
страстно, неукротимо,
и, возможно,
именно эти
качества тбилисских
манифестаций
в сочетании
с их массовостью,
никак не
позволявшей
списать вину
на "кучку
провокаторов-экстремистов",
больше
всего
напугали
центральную
власть,
решившуюся
впервые
именно в
Тбилиси пойти
на крайние
меры
военного
насилия. По
приказу из
Москвы
против
мирного
населения
были задействованы
войска
особого
назначения (дивизия
имени
Дзержинского),
а также полк
воздушно-десантных
войск.
Руководил
воинской
операцией
"по очищению
площади
перед Домом
правительства"
- операцией,
проведенной
с особой
жесткостью,
с
применением
против мирных
демонстрантов
саперных
лопаток,
отравляющих
газов,
включая газ
"си-эс",
повлекшей
за собой
человеческие
жертвы,
-командующий
Закавказским
военным
округом
генерал И.Н.
Родионов,
выполняя
тайные и
явные
директивы Е.К.
Лигачева, В.М.
Чебрикова,
Д.И.Язова.
(Решение о
применении
силы было
принято в
Москве 7 апреля
1989 г. на
совещании
под
председательством
Е.К. Лигачева -
совещании,
которое сам
Лигачев
впоследствии
назовет
заседанием
"комиссии в
составе
членов
Политбюро,
которых
было
минимум три
четверти от
общего
состава..." (77), и
суть
решения
которого другой
его
участник,
бывший
председатель
Комитета
государственной
безопасности
и член
Политбюро
ЦК КПСС В.М.
Чебриков
определит
словами: "Мы
дали
определенную
силу, с тем,
чтобы она
могла
помочь на
месте
решить, что
делать" (78)
Грубое
силовое
решение в
конечном
итоге дало,
однако,
политический
результат,
прямо противоположный
тому, к чему
стремились
реакционная
партийная
правящая
верхушка и
военное
командование.
Горбачев
отмежевался
от действий
и решений своих
соратников,
и если в их
планы
действительно
входило
"такое
обострение
событий, которое
могло бы
привести к
сворачиванию
перестройки...
и, главное, к
смене
лидера" (79), то
эти планы
потерпели
полное
поражение.
Уйти с
политической
арены после
тбилисских событий
пришлось
как раз
наиболее
ярым противникам
перестройки:
первой, уже в
1989 г., последовала
отставка В.М.
Чебри-кова (в
то время
Председателя
Комиссии по
вопросам
правовой
политики ЦК
КПСС); через
год
наступила
очередь Е.К.
Лигачева,
когда XXVIII съезд
КПСС, на
котором ему
пришлось
отвечать за
свое
участие в
"тбилисском
синдроме",
не
поддержал
его
кандидатуру
на пост заместителя
генсека
партии и
отправил
его на пенсию;
крах
политической
карьеры Д.И.
Язова, как известно,
последовал
спустя еще
один год - после
провала
августовского
путча.
Вынуждены
были отойти
от дел также
руководители
ЦК
Компартии
Грузии
(первый
секретарь
Джумбер
Патиашвили,
второй
секретарь
Борис Никольский),
особенно
скомпрометированные
после того,
как А.И.
Лукьянов
огласил на
Первом съезде
народных
депутатов
СССР
шифрограммы,
поступавшие
из Тбилиси в
Москву с
просьбой о
выделении
войск для
наведения
порядка.
Разумеется,
"уход"
виновных в
тбилисской трагедии
с
политической
арены был
отнюдь не адекватным
наказанием
за
чудовищное
преступление,
а в
некоторых
случаях
этот уход был
лишь
прикрытием
фактической
безнаказанности.
Так, тот же
генерал
Родионов,
признанный
решением II Съезда
народных
депутатов
СССР
виновным за
пролитую в
Тбилиси
кровь, был всего
лишь
переведен
из
Закавказского
военного
округа в
Москву и
назначен
руководителем
академии
Генерального
Штаба Вооруженных
Сил СССР:
система
умела
защищать тех,
кто был ей
верен. И все
же именно
эта еще всесильная
коммунистическая
система
потерпела
после 9
апреля 1989 г.
сокрушительное
поражение.
Дух
этого
поражения
зарядил
атмосферу
Первого
Съезда
народных
депутатов
СССР, который
открылся в
Москве 25 мая 1989
года. И
открыл его -
вопреки
всем планам
и намерениям
руководства
- депутат от
Латвийской
ССР Вилен
Толпежников,
который,
воспользовавшись
паузой, пока
председатель
Центральной
избирательной
комиссии
перебирал бумаги,
поднялся на
трибуну и
пред дожил
почтить
минутой
молчания
память
жертв 9 апреля
в Тбилиси.
Может быть,
именно эта
минута, -
минута, когда
зал встал,
игнорируя
расстерянность
высших
руководителей,
была
началом
того неповиновения,
которое
привело - в
поразительно
короткие
исторические
сроки - к
полному
краху
тоталитаризма
и
коммунистического
режима в
нашей
стране.
Все, что
последовало
за этим, в
частности, по
выяснению и
преданию
гласности
подоплеки
тбилисских
событий,
было уже
очевидно нарастающей
агонией
этого
режима. Он
еще сопротивлялся.
Реакционная
часть
депутатского
корпуса
бурно
аплодировала
генералу-палачу
Родионову,
открыто объявившему
свою
враждебность
"грузинскому
варианту
перестройки
и
плюрализма
мнений".
Военные
депутаты
распространяли
анонимные
листовки,
содержащие
откровенную
ложь ("Ужасы
с
окровавленными
лопатками -
вымышлены").
Лгали,
выкручивались,
противоречили
себе и друг
другу
партийные,
советские
функционеры
и военные
командиры,
запросившие,
пославшие в
Тбилиси
войска и
совершившие
кровавую
операцию. Но
их
моральное
поражение было
уже
предопределено.
II
Съезд
народных
депутатов
СССР
акцентировал
выводы
специальной
депутатской
Комиссии по
расследованию
событий в
Тбилиси,
возглавленной
А.А. Собчаком.
Преступление,
совершенное
против грузинского
народа, было
выявлено
перед всем
миром, был
назван его
главный
виновник - тоталитарная,
коммунистическая
Система (80).
Стало
ясно
главное:
Грузия не
останется в
этой.
системе.
Гордый,
свободолюбивый
грузинский
народ
никогда не
простит
советским палачам
крови,
пролитой в
ночь на 9
апреля в Тбилиси.
Грузия
"уйдет" из
империи,
может быть, даже
раньше, чем
вся
мятежная
Прибалтика.
По сути уже в
траурные
дни похорон
жертв "кровавого
воскресенья"
грузинский
народ принял
это решение,
часы
истории
были включены
и начали
отсчет
времени,
которое
оставалось
до
реализации
необратимого
намерения.
Оставалось
же, как
выяснится,
немногим
более года
(ноябрьские
выборы 1990 г.
определили
политическое
будущее
Грузии как
независимого
государства,
объявившего
о своем
выходе из
СССР), и
именно в
этот год еще
живая, еще способная
сопротивляться,
еще
сохранявшая
за собой все
силовые
структуры
(армию, разведку,
аппарат КГБ
и пр.), все
финансово-экономические
рычаги и
испытанные
приемы идеологического
шантажа,
обмана,
провокационной
политики
"Разделяй и
властвуй!",
Система
сделала все
возможное
для
создания в Грузии
минного
поля
будущих
возможных
конфликтов,
критических
ситуаций и
политических
осложнений.
Это
минное поле
охватывало
прежде
всего регионы
Грузии с
многонациональным
населением,
где в
политических
целях можно
было задействовать
"этнический
фактор", сыграв
на
национальных
чувствах,
противоречиях,
на старых
обидах,
территориальных
и иных
спорах, на
социальных
контрастах,
на религиозных,
языковых,
культурных
различиях (порою
даже на
национальных
в точном
смысле
этого слова).
Абхазия
отнюдь не
была
единственной
точкой
опоры, на
которую
было рассчитано
приложение
сил
коммунистической
реакции.
Тщательно
прорабатывались
и осетинский
(он сработал
даже раньше),
и аджарский
(не
сработавший)
варианты,
учитывалась
субэт-Аическая
неоднородность
населения и
возможность
противопоставить
друг другу
разные группы
грузинского
этноса
(мегрелов,
сванов, кахетинцев,
гурийцев,
аджарцев и
др.; особое
внимание
уделялось
Мегрелии),
изучалась ситуация
на окраинах
Грузии, а
также в
городах со
значительной
долей
армянского,
русского,
греческого
населения,
определенные
надежды
возлагались
на
осложнение
обстановки
в связи с
возвращением
в Грузию
турок-месхетин-цев
(кровавые
события в
Фергане, вызвавшие
поток
беженцев
турецкого
происхождения
из мест
давней
среднеазиатской
ссылки, были организованы
непосредственно
вслед за "тбилисским
синдромом" -
в июне 1989 г.). Но в
этой цепи
рассматриваемых
и
подготавливаемых
плацдармов
будущей
битвы,
будущего
главного
удара,
который
имперская
коммунистическая
система
должна была
нанести
мятежной, вырвавшейся
из ее
железных
тисков
Грузии, абхазский
плацдарм с
самого
начала, с 1989
года, представлялся
стратегам
этой
системы особенно
удобным и
перспективным.
Именно
здесь
возможности
будущей
"Вандеи",
перспективы
реставрации
советско-коммунистического
режима
представлялись
наиболее
широкими по
многим
причинам и
геополитического,
и социально-экономического,
и
демографического,
и даже чисто
психологического
характера.
Здесь рядом -
буквально
не за горами
-Россия,
которая в 1989
году еще
мыслилась
как оплот
союзного
Центра в
борьбе с
грузинским
сепаратизмом.
Здесь
мощные
военные
базы Вооруженных
Сил СССР,
которые
можно
использовать
если не в
боевых
действиях,
то для морального
давления на
грузинскую
сторону. Здесь
особо
благоприятная
социальная
среда, социальная
почва для
реализации
политики
реставрации
режима:
вокруг
элитарных
ведомственных
и
правительственных
санаториев,
дач, зон
отдыха и
туризма
десятилетиями
складывались
обслуживающие
кланы, в
которые вовлечена
большая
часть
местного
населения.
В
этих кланах
особенно
значительна
прослойка
милитаризованной
охраны,
традиционно
связанной
со службами
силовых
союзных
министерств.
Тысячи
людей, чьи
доходы, чье
благополучие
непосредственно
связано с
процветанием
"коммунистического
рая",
оказываются
надежным
потенциальным
резервом в
борьбе за
возвращение
этого рая на
землю
Грузии. Но
главное, здесь
более, чем
где-либо,
острее, чем
где-либо, дают
о себе знать
реальные (не
вымышленные,
не
сочиненные,
уходящие
корнями в
историческое
прошлое),
действительные
межнациональные
противоречия,
которые
достаточно только
использовать
в нужном - для
восстановления
империи -
направлении.
Именно
здесь
возникает
возможность
безупречного
идеологического
прикрытия
целей
политического
реванша: тот
факт, что сам по
себе
"абхазский
вопрос"
возник не
вчера и не
сегодня, а
давно тревожил
этот уголок
отнюдь не
идеально политически
"обустроенной"
земли, что
только за
последние
полвека
чуть ли не
каждые 10 лет
этот вопрос
так или инaчe;
обострялся,
что форма
"советской
социалистической
автономии
не отвечала
в полной
мере
интересам и
чаяниям ни
абхазского
этноса, ни
всего многонационального
населения
Абхазии, что демографические,
миграционные
процессы здесь
шли сложно и
страдали
неестественными
деформациями,
- все это
слишком
легко превратить
в
доказательство
естественности
возможных в
Абхазии
антигрузинских
выступлений
и
конфликтов.
И
обострение
конфликтной
ситуации
после тбилисских
событий не
заставило
себя ждать.
14 мая 1989 г.
Совет
Министров
Грузинской
ССР издал
распоряжение
о создании филиала
Тбилисского
Государственного
университета
в Сухуми. Это
распоряжение
отвечало
требованиям
грузинских
студентов и
преподаватели,
которые уже
в апреле в знак
протеста
против
систематического
оскорбления
их личного и
национального
достоинства
покинули
Абхазский
университет
и
фактически
бастовали,
причем их
забастовка
была широко
поддержана
демонстрациями,
шествиями, в
том числе
рабочих
завода
"Сухумп-.рибор",
локомотивного
депо и
других
предприятий
("где влияние
лидеров
грузинских
неформалов
было особенно
велико", (81)-
поспешно
доносили по
инстанциям
активисты
НФА
"Айдгылара"),
Крестьянскими
сходами в
грузинских
селах
Кочара, Цагера
и др. По всем
нормам
цивилизации
и доводам
рассудка,
казалось бы,
открытие
нового вуза
можно было
только
приветствовать.
Прежний
Абхазский
университет
никто не закрывал,
и
возможность
вести
обучение и
на грузинском
языке (в
филиале
Тбилисского
университета),
и
параллельно
на русском и
абхазском в
таком
многонациональном
городе, как
Сухуми,
могла бы
обогатить
его культурную,
научную
жизнь и
ликвидировать
многие шероховатости,
возникавшие
здесь на
этнопсихологической
почве. Однак,
вопреки ло-hiKe и морали
открытие
нового вуза
было использовано
лидерами
'абхазского
движения"
(на этот раз
его
возглавил
лично
Первый
екретарь
Абхазского
обкома
партии В.Д.
Хишба) для
организации
. городе
массовых
антигрузинских
выступлений.
15 мая в
Сухуми
состоялся
многотысячный
митинг,
возглавленной
всеми
руководящими
лицами
республики
и
активистами
НФА 'Айдгылара".
Обскурантистские
выступления
против
открытия в
Абхазии
филиала
Тбилисского
университета
для
грузинских
сту-tCHToa (в
республике,
где
грузинское
население
составляет
абсолютное
большинство)
были, видимо,
хорошо
согласованы
с
пар-уийно-советскими
структурами
в "Центре",
поскольку никто
другой как
Генеральный
прокурор
СССР А. Сухарев,
к весне 1989 г.
публично
зарекомендовавший
себя
многими
антидемократическими
актами,
включая
преследование
следовательской
группы Т.
Гдляна• Н.
Иванова,
распоряжение
Совета
Министров
Грузии о
создании
филиала Тбилисского
университета,
в Сухуми
отменил.
• В
выступлениях
против
нового
.университета,
против
празднования
26 мая
населением
Сухуми Дня
независимости
Грузии ("под
меньшевистскими
антисоветскими
лозунгами" -
рапортовала
начальству
газета
"Айдгылара"
(82)), против
установления
в городе
Очамчире мемориальной
доски в
память о
погибших на
тбилисской
площади 9
апреля в
дружном
хоре сливались
голоса
лидеров
"Айдгылара"
и сторонников
жестких мер
военного
насилия в высшие
эшелонах
власти. 8 июля
1989 г. НФА "Айдгылара"
огласил
обра щение
на имя
Председателя
Верховного
Совета СССР
М.С. Горба чева,
в котором
говорилось:
"... В этих
условиях выход
из
создавшегося
положения
видится только
в одном - в
немедленном
введе нии в
Абхазии
особой
формы
управления
с прямым подчинением
центру" (83).
Поскольку
Горбачев с
"прямым
подчинением
Абхазии
центру не
торопился,
отлично понимая,
какой это
может
вызвать
общегрузинский
социальный
взрыв, - а
политикам
из "Айдгылара"
именно
взрыв и был
нужен по
принципу
"чем хуже,
тем лучше", - в
сере дине
июля была
разыграна
первая кровавая
провокация.
В ночь с 14 на 15
июля "неустановленными
лицами" был
разрушен
временный
стенд с
фотографиями
погибших 9
апреля в
Тбилиси,
недавно
установленный
на улице Карла
Маркса в
Сухуми.
В
ту же ночь, не
дожидаясь
народного
возмущения,
абхазская
сторона
продемонстрировала
свою готовность
к бою.
"Народный
Форум
Абхазии обратился
лично к М.С.
Горбачеву, в
Верховный Совет
СССР и МВД
СССР с
просьбой о
вводе в Абхазию
войск" (84).
Группа
абхазских
старейшин в
ту же ночь
была
направлена
к Первому
секретарю
Абхазского
обкома
партии и
поставила
его в
известность
о том, что "из
числа абхазской
молодежи
подготовлены
специальные
бригады" и "...
если не
будут
приняты
меры, то
абхазская
часть
населения
блокирует обком
партии,
помещение,
где
расположен
филиал Тбилисского
университета"
(85).
"Блокировать",
однако,
решили не
обком партии
(там нашли
понимание и
поддержку), а
1-ю грузинскую
среднюю
школу, где в
эти летние
дни
разместилась
приемная
комиссия
Тбилисского
государственного
университета.
На следующий
день в этой
школе был
учинен
жесточайший
погром с
избиением
профессоров-членов
приемной
комиссии.
Корреспондент
газеты
"Россия"
Сергей Лабанов
- журналист,
которого
очень
трудно уличить
в каких-либо
особых
прогрузинских
настроениях
и симпатиях,
так описывает
события в
Сухуми:
"15 июля
город
лихорадило.
То там, то
здесь вспыхивали
мелкие
стычки. С
завидной
слаженностью
в Сухуми
прибывали
автобусы из
отдаленных
уголков
Абхазии <...>, из
автобусов выходили
крепко сбитые
молодые
люди с
красными
знаменами,
транспарантами,
портретами
Горбачева...
Около 6 часов
вечера у
парка имени
Руставели
началось: в
ход пошли
куски
арматуры,
камни, деревянные
дубинки. В 10
часов на
площади
прогремели
первые
выстрелы. И
пошло
полыхать по
всему
городу. В тот
вечер было
убито 14 человек
- 9 грузин и 5
абхазов.
Одним из
первых погиб
лидер
сухумского
отделения
Общества Ильи
Чавчавадзе
В. Векуа...
Итак,
начало было
положено.
После этого,
по всей
видймос.ти,
должен был
вступить в
силу тщательно
разработанный
план боевых
действий, рассчитанный
на
длительное
изнуряющее
противоборство.
И он начал
осуществляться.
Бесстрастные
пограничники
зафиксировали:
"... в течение
дня 16 июля и
ночи 17 июля 1989
года в г. Гудаута
была
организована
беспрепятственная
загрузка на
прогулочные
катера лиц, вооруженных
холодным,
огнестрельным,
в том числе
боевым
автоматическим
оружием, а также
бутылками с
зажигательной
смесью ..., дубинками,
металлическими
прутьями и
т.п. На шести
прогулочных
катерах из
г.Гудаута была
осуществлена
отправка в г.
Очемчира
около 900
человек <...>".
"Вооруженное
противостояние
и пролитая кровь,
- пишет далее
С, Лабанов, -
нужны были
руководителям
Абхазии,
чтобы
вынудить
Центр
ввести на
территории
автономии
чрезвычайное
положение.
Тогда бы
Грузия
автоматически
отстранялась
от управления
регионом, а
под
братским
крылом Советской
Армии можно
было
сформировать
новые
национальные
структуры
власти. И кто 1 знает,
сколько
крови
понадобилось
бы для реализации
этой затеи..."
(86).
| Время
для пролития
большой
крови в
Абхазии
летом 1989 года
|еще не
пришло. Но
многие
механизмы
будущей крупномасштабной
^операции в
те дни были
опробованы
и
отработаны.
Во-первых,
|впервые были
включены "в
дело"
вооруженные
отряды боевиков
'НФА
"Айдгылара".
Во-вторых, были
отрепетированы
способы
нейтрализации
сил милиции,
воинских
пограничных
подразделений,
а |также
возможного
взаимодействия
с ними в
наступлении
на
грузинских
"неформалов".
Правда, эта
репетиция
лидеров "абхазского
движения"
еще никак не
могла удовлетворить:
милиция, как
сообщали их
собственные
информаторы,
всего лишь
"не
вмешивалась"
в перестрелки
и погромы,
посты ГАИ и
воднотранспортной
Милиции
делали вид,
что не замечают
автобусов и
катеров с
вооруженными
абхазскими
боевиками,
армия вовсе
не помогала
им, а
генерал-полковник
Шаталин,
возглавивший
группу
десантников,
Ёумел без
единой жертвы
развести
противостоящие
друг другу сипы
на мосту у
села Илори и
явно не
пожелал последовать
примеру
генерала
Родионова в
проведении
карательных
"войсковых
опера-Щий"
против
грузинского
населения.
Вывод,
который
могли
сделать из
этой репетиции
организаторы
Июльского
кровопролития,
сводился к
тому, что для
более
масштабных
операций им
нужна была
вся полнота
власти:
возможность
Отдавать
приказы, а не
переговоры
через старейшин
с
колеблющимся
обкомом;
полностью
контролируемый,
"свой"
Верховный
Совет, "своя"
милиция,
"своя" армия.
В-третьих,
было
выявлено,
насколько
серьезным
окажется
сопротивление
"антисоветчиков"
и.
"неформалов"
(в
национальном
плане ассоциировавшихся
с грузинским
населением,
с
"грузинским
национализмом")
при силовой
попытке
повернуть историю
под красные
ленинские
знамена.
В этом
заключался,
пожалуй,
важнейший
урок июля, и
когда
выяснилось,
что
сопротивление
будет
отчаянным,
гражданская
война - ожесточенной,
а
соотношение
сил
сложится
отнюдь не в
пользу
"абхазской
стороны",
тогда и
стала формироваться
новая
концепция
"общегорской
солидарности",
была взята
установка
на "помощь
братских
народов
Северного
Кавказа", о
чем прежде
ревностные
блюстители
"социалистического
правопорядка"
из высшего
руководства
НФА
"Айдгилара"
не
помышляли.
"Информаторы"
из НФА
"Айдгылара",
поставлявшие
в ЦК КПСС,
Прокуратуру
СССР, МВД
СССР и в иные
инстанции
свои
справки об
июльских
событиях в
Абхазии, с
нескрываемым
ужасом
перечисляли
все факты
"видимо,
заранее
спланированного"
противодействия
развязанному
абхазскими
боевиками
террору: уже 16
июля грузинские
"неформалы"
взяли под
свой
контроль
улицы
Сухуми,
захватили
мосты,
организовали
свой штаб в
кинотеатре
"Апсны", к
ним на помощь
двинулось
неселение
из Западной
Грузии;
на
рассвете из
тюрьмы в
Зугдиди
выпущено (по
другим
донесениям -
сбежали) 180
заключенных,
от которых
нельзя
ждать
пощады (87);
наконец, в
обобщающей
информации.которой
пользовались
аналитики
из КГБ СССР,
говорится
уже нечто
невообразимое:
"...во
время
сражения у
реки
Галидэга (г.
Очамчира) <...>
отряд
абхазов в 300
человек
остановил 20-тысячный
отряд <11 - С.Ч.> (в
том числе 180
уголовников,
сбежавших в
эти дни из
Зугдидинского
следственного
изолятора)
из Западной
Грузии" (88).
Если
соотношение
сил по
формуле "300
героев-абхазов:
20000 грузин,
включая 180
уголовников"
является
очевидным
трагикомическим
преувеличением,
то явное
ощущение
недостатка
собственных
сил ("нас
мало - их
много", "к
ним на
помощь
придет вся
Западная
Грузия")
было
важнейшим
выводом, которое
сделало для
себя в июле 1989
г. руководство
Народного
Форума
"Айдгылара".
недвусмысленно
доложив об
этом в
Москву.
Именно с той
поры начала
формироваться
и новая политическая
ориентация,
и новые
организационные
структуры:
происходила
значительная
перегруппировка
сил.
Эта
ориентация
наиболее
реакционных
кругов, еще
стоявших у
власти или
бывших
близко к
центральной
власти,
надеявшихся
удержать в
СССР Грузию
и
блокировать
ее центробежные
силы. шла
теперь не только
и не столько
на Народный
Форум "Айдгылара"
(на
некоторое
время он
вообще
оказывается
в тени, не
привлекая к
себе
внимания на
политической
арене),
сколько,
во-первых, на
легитимные
органы
власти в
Абхазии и представляющие
Абхазию в
союзных
структурах (в
Совет
национальностей
Верховного
Совета СССР
в 1989 г. были
выбраны: В.Г.
Ардзинба, Р.А.
Аршба, р.Г.
Салуквадзе,
К.С. Чолокян;
Ардзинба вскоре
вошел в
депутатскую
группу
"Союз", политическое
кредо
которой
достаточно
выразительно
декларировали
такие деятели,
как В.
Алкснис, С.
Ума-датова, Н.
Петрушенко
и им
подобные);
во-вторых, на
межнациональное
объединение
"народов
Грузии" или
"народов
Кавказа"
(варианты
прорабатывались
с учетом
специфики
региона).
О том,
кому и зачем
нужны были
спровоцированные
в Абхазии
столкновения,
делали для
себя достаточно
ясный вывод
демократические
силы Грузии.
В обращении
к
соотечественникам
Народного
фронта
Грузии от 21
июля 1989 года
говорилось:
"... Подлинные
инспираторы
этих событий
-
реакционные
внешние
силы,
десятилетиями
искусственно
создававшие
"абхазский вопрос",
натравливавшие
абхазский
народ против
грузинского
<...> сохранить
свою этническую
и
культурную
самобытность,
обрести'полную
национальную
свободу
грузины и абхазы
могут
только
вместе" (89).
Существует
немало версий
по поводу
того, как
поразительно
быстро был
ликвидирован,
казалось бы,
столь грозно
обозначившийся
в середине
июля 1989 года
"абхазо-грузинский"
конфликт.
Военные отмечали
эффективность
собственных
действий "по
разведению
враждующих
сторон", местные
власти
приписывали
заслугу
себе,
отмечая, как
своевременно
был введен
здесь 18 июля
"особый
режим
поведения
граждан";
партийное
руководство
Грузии,
кажется, в
последний раз
проявляло
оптимизм,
докладывая
в сентябре 1989
г. на Пленуме
ЦК КПСС о том,
как успешно
идет
расследование
абхазских
событий "под
строгим
надзором
Прокуратуры
СССР", и о том,
что
"начавшийся
межнациональный
диалог в
Абхазии,
решимость
коммунистов
областной
организации,
всех
жителей
автономной
республики:
абхазцев,
грузин,
русских,
армян,
греков <...>
преодолеть
возникшие
трудности
вселяют
уверенность
и оптимизм..."
(90); а некоторые
журналисты
вели
собственные
криминальные
расследования,
убеждающие
в том, что в
дело
вмешалась
"третья
сила" и
своеобразный
"интернационализм"
проявил в
этой ситуации
уголовный
мир, для
которого
курорты
Абхазии
всегда были
золотым
дном и в разгар
сезона
подрывать
бизнес не
хотелось: "И
конфликт
был без шума
локализован.
Не в партийных
кабинетах и
не на
встречах
руководителей
неформальных
объединений
противоборствующих
сторон, а в
кофейне
близ
Сухумского
порта - на
воровской
сходке 19 июля.
Обсудив ситуацию,
криминальные
авторитеты
разъехались
по
взбунтовавшимся
районам, и
через день
страсти
улеглись" (91).
Не
хватило сил.
Началась
разработка
иных вариантов
нажима на
все более
явно
выходившую
из союзного
повиновения
республику,
на лидеров
ее демократических
движений.
В
августе
возникла
неожиданная
напряженность
в районах с
преобладанием
армянского
населения
на юге
Грузии. В
Ахалкалаки
и Богдановке
прошли
митинги с
требованиями
создания
Армянской
атономии на
территории
Грузии и
недопущения
переселений
в
Дхавахетию
грузин
(сванов) из пострадавших
от горных
селей
районов.
Однако
возможный
конфликт
удалось
урегулировать
мирным
путем при
участии
руководителей
Армении.
Грузия
предложила
продовольственную
помощь
соседней
республике,
уже
оказавшейся
к тому
времени в
блокаде, и
требования
митингующих
были сами
собой сняты.
Центр
тяжести в
подготовке
нового
антигрузинского
выступления
все более
явно перемещался
в Южную Осетию
(92).
Лидеры
созданного
в 1988 г.
"осетинского
движения"
"Адамон
Ныхас"
("Народная
беседа") активизировали
свои
попытки
установить
более
тесный
контакт с
НФА
"Айдгылара"
и создать
единый
антигрузинский
фронт по оси
Сухуми -
Цхинвали с
подключением
к нему в
близкой
перспективе
других
народов Гру
зии (93).
По мере
обострения
кризиса в
Южной
Осетии прокоммунисти-ческое
руководство
этой автономной
области и
сепаратистское
на циональное
осетинское
движение
"Адамон Ныхас"
пытаются
втянуть в
него и
Абхазию, усилив
с ее помощью
собственное
противостояние
против
Грузии,
создать
многонациональный
антигрузин
ский фронт.
Анализ документов,
исходящих
из Цхинвали
уже с 1989 года, убеждает
в том, что
идеологи
антигрузинского
сепаратизма
отлично
отдавали
себе отчет
во
взаимосвязи
событий
(антигрузинские
выступления
в армянских,
азербайджанских
районах, в
Южной
Осетии и
Абхазии),
пытались связать
их в единую
цепь,
выстроить
враждебную
Грузии
коалицию.
Понятие
"нам всем",
"мы все - от
"Айдгылара" до
"Адамон
Ныхас"
весьма
характерно
как для
послания из
Цхинвали, опубликованном
в 1-м номере
газеты
"Айдгылара",
так и для
других анти
грузинских
выступлений,
начавшихся,
как по
единой
команде, в 1989
году. В том,
что эти
движения
были
ориентированы
Центром для
наказания
мятежной
Грузии,
доставившей
весной
этого года
столько
хлопот
охранникам
"единого и
нерушимого
Советского
Союза", нет
сомнений.
Утверждая
это, мы не
должны,
однако,
забывать,
что в
реальной
истории все
было
гораздо сложнее.
Тысячи
людей,
участвовавших
в июльских
столкновениях
в Абхазии, в
Борчалойском
движении за
азербайджанскую
автономию
(июнь-июль 1989 г.)
и в
августовских
митингах в
Ахалкалаки
и
Богдановке
(армяне), и в
защите Цхинвали
от похода
50-тысячного
отряда
грузинских
"неформа
лов" 23 ноября,
вовсе не были
"агентами"
коммунистической'
Центра,
исполнявшими
задания ЦК
КПСС, КГБ или
военных
структур.
Организовывая
друг за
другом эти
массовые
выступления,
реакционные
силы
старого режима
играли на
реальных
противоречиях,
спекулировали
на
искренних
чувствах (накопившихся
обидах,
ощущениях
социальной
и
политической
ущемленности,
неудовлетворенных
национальных
интересах)
советских
людей
разных
национальностей.
"Разведка
боем",
проведенная
в Сумгаите и
в Фергане,
уже к лету 1989
года
наглядно
показала,
что уровень
накопившегося
негодования
против нестерпимых
условий
жизни во
всех
регионах СССР
столь высок,
а
политическая
культура, включающая
ясное
понимание
того, кто в
этом виноват,
столь низка,
что
направить
поток народного
негодования
в русло
межэтнических
конфликтов
чрезвычайно
легко,
поощряя, где
нужно,
избиения
армян, турок,
крымских
татар, евреев,
русских,
узбеков,
киргизов и
т.д. Палитра
возможных
решений
была
чрезвычайно
широка. В
Грузии
нужно было
направить
этот поток
против
"грузинского
варианта
перестройки",
против
грузинского
народа,
причем, поскольку
в апреле 1989 г
фактически
не удалось скрутить
"грузинский
экстремизм"
военной
силой (или
удалось, но
ценою
Пирровой
победы), то
дальше
желательно
было вести
эту антигрузинскую
войну,
постоянно
шантажируя руководство
Грузии и
удерживая
республику
в союзной
империи
силами
народов
Грузии,
оплачивая
их кровью
великодержавные
интересы
Центра.
Видимо,
полагая (и
справедливо),
что абхазо-осетинский
альянс
Окажется не
слишком надежным
(действительно,
за все время
не удалось
организовать
ни одного
совместного
или хотя бы
единовременного
абхазо-осетинского
выступления
против
грузинских
"неформалов",
а позднее
против
независимой
Грузии;
сказывались
и
географическая
удаленность,
и
разобщенность
местной партномен-Клатуры,
и некоторые
устойчивые
этнопсихологические
комплексы,
мешавшие
единению:
абхазам
долго
внушались
их
преимущества
перед
"пришлыми"
народами,
осетинам - их
исключительность
в качестве
представителей
христианской
цивилизации
по обеим
сторонам
Кавказского
хребта),
верховные
дирижеры
событий,
разворачивавшихся
в
этнополитическом
пространстве
СССР
накануне
бго распада,
начали зондировать
почву в
более
перспективных
направлениях.
Одновременно
разрабатывались
два
сценария.
Первый
это
объединение
абхазского,
русского
("славянского"),
армянско-о и
иных "национальных
движений",
жестко
контролируемых
коммунистической
партией и
силами "социалистического
правопо-«дка",
внутри Абхазской
ССР в общий
"интерфронт",
развернутый
против
грузинского
"антисоветизма".
Второй - это
консолидация
горских
народов
Кавказа
против
"мини-империи"
Закавказья,
прежде
всего
против
Грузии.
Если
первый
сценарий по
замыслу его
"разработчиков"
развился
несколько
замедленно,
но в целом
удачно
(общество
русской
Нультуры
"Славянский
дом" формально
было
зарегистрировано
только в
апреле 1991 года,
но уже с
осени 1989 года
его будущие
вожди - Юрий
Воронов,
Виктор
Логинов и др. -
весьма
решительно
действовали
по
пресечению
всех
грузинских
устремлений
к
независимости;
при этом
"большой
брат" с
самого
начала взял
на себя роль
идейного
руководителя
и
абхазского,
и других
"национальных
движений", и
как с
удовлетворением
подчеркивал
Ю.Н. Воронов,
"после
июльских
событий (1989
года)"
наметилось
сближение
части русской
диаспоры с
другими
национальными
группами
Абхазии на
платформе
верности
Союзу ССР, и
на
референдуме
17 марта 1991 г.
"русские
вместе с
абхазами,
армянами,
греками,
евреями, многими
грузинами и
представителями
других
общин
проголосовали
за
сохранение
Абхазией
общего
политического,
экономического
и
культурного
пространства
с Россией... "(94), то
в развитии
второго
сценария
(консолидации
горских
народов)
произошли
некоторые, возможно,
и не
предвиденные
его
авторами повороты,
напоминающие
известную
историю о
джинне,
выпущенном
из бутылки.
Дело в том,
что
Конфедерация
горских
народов
Кавказа (или
первоначально
- Ассамблея)
оказалась
неуправляемой
силой с
таким
огромным внутренним
зарядом
свободолюбия,
нежелания
горцев жить
ни в
Российской,
ни в общесоюзной
империи, что
требовались
поистине акробатические
трюки и
демагогия
на уровне
высшего пилотажа,
чтобы
направить
эту силу
только против
демократической
Грузии
(выбросив красными
тряпками
перед
разъяренным
быком
напоминания
и о
враждебности
христианской
Грузии
мусульманам,
и о замашках
"мини-империи",
и прочий
вздор).
Именно к
таким
политическим
троюкам
прибегал, к
примеру,
Сергей
Шамба,
заявляя:
"Абхазия - за
суверенную
федерацию
горских
народов в
составе
СССР!" (95).
Ни СССР,
слишком
памятный
многим
народам Кавказа
ужасами
сталинских
депортаций,
ни коммунистическая
идеология,
ни "социализм
с
человеческим
лицом" никак
не входили в
круг
фундаментальных
ценностей,
на которые
ориентировалась^онфедерация
горских
народов
Кавказа, но
поскольку
наряду с проявлениями
исламского
фундаментализма,
с яростными
всплесками
антирусских
(антироссийских,
антиславянских),
антисемитских
настроений в
выступлениях
ее лидеров
явно и часто
бушевали и
антидемократические
(в широком политическом
плане), и
антигрузинские
(в конкретном
национальном
аспекте)
страсти, - а именно
это и было
нужно тем,
кто у
колыбели
Конфедерации
горских
народов
стоял,
созывая ее
первый
съезд в
августе 1989
года в
Сухуми, - ее
бережно
пестовали и
охраняли,
как игрушку,
конечно,
опасную
(могла
взорваться
прямо в
руках), но
полезную,
если
метнуть ее
точно по
адресу,
прежде
всего
против
мятежной
Грузии,
которую так
и не удалось
подавить 9
апреля.
Позднее,
когда
независимая
демократическая
Грузия
станет
"Грузией
Шеварднадзе",
а
независимая
демократическая
Россия станет
"Россией
Ельцина", у
Конфедерации
горских
народов
Кавказа с ее
бурной
энергией и
стремительной
готовностью
к любым актам
политического
бандитизма,
терроризма,
военной
жестокости,
появятся
еще более конкретные
цели, с
которыми
конфедераты
готовы
сражаться
по законам
"священной
войны",
"кровной
мести" и
средневековой
дикости.
Но пока
все это было
еще неясно,
еще впереди, - 25
августа 1989
года Сухуми,
с санкции
местных партийных
и советских
властей, при
полном их
гостеприимстве
и особенном
оживлении активистов
Народного
Форума
Абхазии "Айдгылара",
открылся 1-й
съезд
представителей
горских
народностей
Кавказа.
Первоначально
прибыли
делегации
абазин,
адыгейцев,
кабардинцев,
черкесов, а
также
чеченцев и
ингушей, то
есть двух
кавказских
этнических
общностей -
адыгской и
вайнахской;
ни осетины, ни
тюркские
народы
кавказского
региона в I съезде
участия не
принимали.
Однако
съезд был
назван
собранием
"национально-демократических
движений и
партий
Северного Кавказа,
Абхазии и
Дагестана" и
принял решение
о создании
Ассамблеи
горских
народов Кавказа
(АГНК).
Ассамблея
избрала
Координационный
Совет,
председателем
которого
стал
кабардинец
Муса (Юрий)
Шанибов из
Нальчика
(52-летний доцент
Кабардино-Балкарского
университета,
кандидат
философских
наук). Свой
целью Ассамблея
провозгласила
восстановление
Горской
республики
со столицей
в Сухуми и
возрождение
общности
горских
народов
Кавказа, которую
Шанибов
даже назвал
"кавказским
этносом".
"Речь идет о
восстановлении
и развитии
кавказского
этноса, -
писал он в 1-м
номере
газеты АГНК
"Кавказ". -
Горские
народы, вышедшие
из одной
колыбели
Прото-кавказа,
должны
прежде
всего
возродить
свое
духовное,
культурное
единство. <...>
не
последнее
место здесь
занимает
религия как
объединяющая
сила."
Да,
мы заявляем,
что полны
решимости
восстановить
нашу
Горскую
федерацию, - разъяснял
цели АГНК
другой ее
видный
лидер - Юсуп
Сосламбеков,
- которая
была
объявлена и
получила
международное
признание
раньше
Грузинской
республики.
Заявляем,
что она была
аннексирована
в
результате
сговора
между
русскими и
грузинскими
генералами.
Следствием
этого
сговора
наша южная
область - Абхазия,
с
традиционной
столицей
Кавказа, досталась
Грузии, а
остальные
наши
территории
прибрала к
рукам
Россия. Да, мы
восстановим
наше
государство,
и оно больше
не присоединится
ни к кому..." (97).
Если тон
первых
документов,
принятых
Ассамблеей
горских
народов
Кавказа на I
учредительном
съезде в
Сухуми (в
частности,
тон
обращения "К
абхазскому
и грузинскому
народам",
где
выражалось
сожаление
по поводу
июльских
событий и
призыв к
"народам-братьям"
"протянуть
друг другу
руки" (98)) был
весьма
сдержанным,
то со временем
северокавказские
соседи, как
от имени
АГНК, так и от
имени
отдельных
входящих в
нее
организаций
и партий, все
более бесцеремонно
вмешивались
в
абхазо-грузинские
отношения,
выступали с
обвинениями
и угрозами в
адрес
грузинских
"неформалов",
заодно
призывая
Москву "дать
политическую
оценку
положения в
Грузии"
(видимо,
организовать
еще одну
карательную
экспедицию в
Тбилиси).
Так, в
"Заявлении
Народного
Фронта
содействия
перестройке
Чечено-Ингушской
АССР"
говорилось:
"Политика
потакания
советских и
партийных
органов
Грузии т.н.
неформалам
<...> при
попустительстве
центра
приближает
нас к
очередной
трагедии - к
массовому
возмущению
всех
народов
Северного
Кавказа. <...> По
вине
высшего
руководства
страны, которое
не
торопится
дать
политическую
оценку
положению в
Грузии, над
абхазским
народом
продолжает
висеть
опасность
новой агрессии,
и это
будоражит
наши народы,
считающие
бесчестьем
равнодушно
взирать на
несправедливость
положения, в
котором
оказался
абхазский
народ, в
связи с чем
заявляем
решительный
протест
Председателю
грузинской
национал-демократической
партии
Гамсахурдиа
(99), который в
своем
обращении к
грузинскому
народу
договорился
до того, что
Абхазия находится
на
грузинской
земле, как
будто не существовало
еще тысяча
двести лет
назад Абхазское
государство
... (100), своим
провокационным
заявлением
поставил
Абхазию в
один ряд с недавно
образованной
АО в
Хабаровском
крае (101).
Его
молодчики
развертывают
по всей
Абхазии <...>
разнузданную
кампанию
травли
абхазского
народа,
вывешивая
по всей абхазской
земле флаги
меньшевистской
Грузии..." (102).
В еще
более
требовательном,
категоричном
тоне
составлена
телеграмма
от имени
общего
собрания
Кабардинского
национально-демократического
движения
"Адыга Хасе"
(21 сентября 1989 г.).
Собравшись
в далеком
Нальчике,
активисты
"Адыга Хасе",
"обсудив
создавшуюся
в последнее
время
ситуацию в
Абхазии",
настоятельно
и
незамедлительно
требуют: "1.
Предоставить
Абхазии, как
Нагорному Карабаху,
статус
особого
управления. 2.
Создать
комиссию ЦК
КПСС и
Верховного
Совета СССР
для
объективного
анализа <...>. 3.
Срочно
устранить
вопиющую
несправедливость
<...>
заключающуюся
в том, что
одной из
сторон конфликта
- Грузии -
предоставлена
возможность
установить
истину по
фактам
правонарушений
<...> передать
ведение дел
незаинтересованной
бригаде из
других
регионов СССР".
(103).
Показательны
и адреса, по
которым
рассылается
эта
телеграмма:
"Сухуми.
Народный
Форум
Абхазии.
Обком
партии АССР.
Москва. ЦК КПСС.
Верховный
Совет СССР.
Тбилиси. ЦК
КП Грузии.
Верховный
Совет ГССР.
Пицунда. Дом
культуры.
Гудаута. Дом
культуры".
Здесь
разворачивается
целая
цепочка
"своих"
адресатов,
включая и
загадочные
на первый
взгляд "дома
культуры" в
Пицунде и
Гудауте:
видимо,
кабардинские
"товарищи"
хорошо знали,
где их
телеграмму
ждут, где
смогут дать
ей нужный
ход, в какую
политическую
игру с
элементами
шантажа и
нажима на
грузинскую
демократическую
общественность
они включаются.
4 ноября 1989
г. в Нальчике
состоялась III сессия
Ассамблеи
горских
народов Кавказа,
на которую
была
приглашена
делегация
Народного
Фронта
Грузии во
главе с профессором
Нодаром
Натадзе.
Грубое
давление,
которому
подверглась
грузинская
делегация,
вынудило ее
сделать
заявление о
невозможности
в таком
ключе вести
диалог по абхазской
проблеме.
Под
предлогом
"защиты
интересов
абхазского
народа"
руководители
АГНК откровенно
стремились
спровоцировать,
вынудить
"Центр" к
принятию
силовых мер
в отношении
Грузии,
угрожая в
противном
случае
кровопролитием,
организованным
горцами
Кваказа. В принятом
обращении
АГНК к
Верховным
Советам
СССР и
Грузинской
ССР
говорилось:
"...На примере
Абхазии
видно, что
эффективных
мер Центр
страны не
нринимает <...>
Центр не
желает или
не может
выполнять
взятые на
себя обязательства
<..>.. Если
углубляющийся
процесс
лишения
абхазов
гарантированных
законом
прав не
будет
остановлен,
то это может привести
к новой
волне
кровопролития"
(104).
Подводя
итог
событиям 1989
года, можно
сказать, что
Грузия,
охваченная
мощной
волной демократических
движений,
осознавшая
-на уровне
широкого,
массового
национального
менталитета
-
невозможность
оставаться
далее в
тисках
Союза ССР,
поднявшаяся
против
тоталитарной
системы,
получила от
нее полный
набор тех
контрударов
и "мер
воздействия",
которые, как
свидетельствует
об этом В.В. Бакатин,
тщательно
обдумывались
и планировались
в ЦК КПСС и
Комитете
государственной
безопасности:
и прямое
насилие (9
апреля), и своеобразные
"интерфронты"
в лице
отдельных
(абхазского,
осетинского
и др.) и объединенного
(горцев
Кавказа)
движений,
которые, как
и положено
было по их
сверхзадаче,
поднимали
вопрос о
переделе
границ
грузинского
государства,
грозили
кровопролитием
и организовывали
первые
столкновения
"на этнической
почве",
проводили
первые забастовки,
дестабилизирующие
экономическую
ситуацию
(дважды -
весной и
летом - по
несколько
суток стояли
в Сухуми
пассажирские
и
транспортные
составы,
нарушалось
нормальное
сообщение
по железной
дороге с
Россией (106); в
сентябре ряд
предприятий
Абхазии по
призывам
НФА "Айдгылара"
объявил
забастовку, 14
сентября 20
человек, а
том числе 5
женщин,
начали
голодовку "в
знак
протеста
против
ущемления
прав
абхазского
народа").
Таким
образом, в
Абхазии в 1989
году
состоялась
генеральная
Репетиция
контрреволюционной
"Вандеи".
Развязка,
однако,
несколько отодвинулась,
поскольку с
конца
ноября 1989 г.
главной
Эреной организованных
антигрузинских
выступлений
стала Южная
Осетия,
поддержанная
коммунистическим
руководством
Северо-Осетинской
АССР.
|
|
